Неточные совпадения
— На все воля Божья,
матушка! — сказал Чичиков,
вздохнувши, — против мудрости Божией ничего нельзя сказать… Уступите-ка их мне, Настасья Петровна?
— Ручки любит земелька-то
матушка! —
вздыхал Михей Зотыч. — Черная земелька родит беленький-то хлебец и черных ручек требует… А пшеничники позазнались малым делом. И черному бы хлебцу рады, да и его не родил господь… Ох, миленькие, от себя страждете!.. Лакомство-то свое, видно, подороже всего, а вот господь и нашел.
— Эх-ма-хма! — протянул, немного помолчав и глубоко
вздохнув, Стрепетов. — Какие-то социалисты да клубисты! Бедная ты, наша
матушка Русь. С такими опекунами да помощниками не скоро ты свою муштру отмуштруешь. Ну, а эти мокроногие у вас при каких же должностях?
Например, то, что Любочка каждый день на ночь крестила папа, то, что она и Катенька плакали в часовне, когда ездили служить панихиду по
матушке, то, что Катенька
вздыхала и закатывала глаза, играя на фортепьянах, — все это мне казалось чрезвычайным притворством, и я спрашивал себя: когда они выучились так притворяться, как большие, и как это им не совестно?
— Вот колокол у нас чересчур уж плох! —
вздохнула матушка.
— Не знаю,
матушка, мне ли в мои лета и при тяжких болезнях моих (при этом она глубоко
вздохнула) заниматься, кто куда ходит, своей кручины довольно… Пред вами, как перед богом, не хочу таить: Якиша-то опять зашалил — в гроб меня сведет… — Тут она заплакала.
— Царица небесная,
матушка… —
вздыхает Дарьюшка.
— А вот чем,
матушка, — отвечал Аким с горькою усмешкою и всегда
вздыхал при этом, — вот чем: старость наслал,
матушка.
А однажды из города копченую стерлядь привез — даже и до сего часа забыть не могу!» А
матушка,
вздохнув, прибавляла: «По здешнему месту, только и полакомиться что у Разуваевых!» Даже так называемая чернядь — и та, как полоумная, сбегалась со всех сторон, когда на село приезжал Разуваев.
Бригадирша. То он силен,
матушка. Однажды, и то без сердцов, знаешь, в шутку, потолкнул он меня в грудь, так веришь ли, мать моя, Господу Богу, что я насилу
вздохнула: так глазки под лоб и закатились, невзвидела света Божьего.
Поглядев на бледную, испуганную Татьяну Ивановну и на ее рассвирепевшего мужа,
матушка, вероятно, догадалась, в чем дело. Она
вздохнула и покачала головой.
Матушка и дядя оба разом
вздохнули и пошли дальше, а я отстал от них и побежал искать учителя, чтобы поделиться с ним своими впечатлениями. Победимский стоял посреди двора и величественно глядел на небо.
Затем
матушка глубоко
вздохнула, приказала мне понравиться дядюшке, которого бог прислал на мое счастье, и побежала в кухню. В тот же день я и Победимский переселились во флигель. Нас поместили в проходной комнате, между сенями и спальней управляющего.
— Мое дело, голубушка, иное, — усмехаясь, ответила Фленушка. — Мне только слово сказать, зараз свадьбу «уходом» сыграем…
Матушку только жаль, —
вздохнув, прибавила она, — вот что… В гроб уложишь ее.
И целый день с утра дó ночи пробродила Аксинья Захаровна по горницам.
Вздыхая, охая и заливаясь слезами, все про леченье
матушки Манефы она причитала.
— Эх,
матушка Марья Гавриловна… Какой я учитель теперь? —
вздохнул Патап Максимыч. — У самого дело из рук валится.
— Подобает,
матушка… Вскоре подобает, — глубоко
вздохнув, промолвил и Василий Борисыч, вскинув, однако, исподтишка глазами на Устинью, у которой обильные слезы выступили от Таифина чтения и от речей игуменьи…
— Что ж,
матушка? — сказала сваха,
вздыхая. — Хоть он и не князевского достоинства, а могу сказать, что, матушка-княгинюшка… Благодетели ведь вы наши. Ох, грехи, грехи! А нешто он не благородный? И образование всякое получил, и богатый, и роскошью всякою господь его наделил, царица небесная… А ежели желаете, чтобы к вам пришел, то извольте… Препожалует. Отчего не прийти? Прийти можно…
— Поскорей бы наша-то
матушка приезжала… — подгорюнясь и печально
вздыхая, молвила Ираида. — Ну как вдруг да без ее бытности накатит незваный гость… Что без нее я стану делать?..
Я именно внял этому смыслу и, выйдя в ее комнату за ее платком,
вздохнул от радости, что дело мое поправлено и что
матушка на моей стороне, а не на стороне доносившего на меня Пенькновского.
— Эх, государыня-матушка, если всю правду говорить, как перед богом, то,
вздохнув ко всевышнему, ничего я больше за собою не знаю, как это господь наказал меня за мое лакомство.
— Спасибо,
матушка, красоточка моя, что приласкала меня, старуху… — растроганно произнесла Матенька и, заботливо укрыв меня одеялом, поплелась к себе, покашливая и чуть слышно
вздыхая.
— Отец предводителем был, —
вздохнул Павел Иваныч. —
Матушка в уважении… И фамилия знатная, столбовая… А-а-ах! Измельчал народ!